«Вы помните: осень, Исход, Севастополь в двадцатом…»

Фрагмент картины Д. Белюкина "Белая Россия. Исход"

Это был Великий Русский Исход. «Мы в огромном большинстве своем не изгнанники, а именно эмигранты, то есть люди, добровольно покинувшие родину. Миссия же наша связана с причинами, в силу которых мы покинули ее. Эти причины на первый взгляд разнообразны, но, в сущности, сводятся к одному; к тому, что мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину.» (Иван Бунин)

Севастополь. Графская пристань в дни эвакуации в ноябре 1920 г.

Вы помните: осень, Исход, Севастополь в двадцатом,

Закат задымлённый и плач эскадронной трубы...

А здесь, облака дождевые, как серая вата,

И снег в ноябре, словно глупая шутка судьбы.

В ночи фиолетовой плещут Большие бульвары

Букетами запахов кофе, вина и духов...

Под Новым мостом завернулись в газеты клошары –

От прошлого – сны, впереди – ни весны, ни долгов.

Нам тоже долгов не отдать, не вернуть, но ответьте:

Куда нас виденья ночные уносят в бреду?

Вопрос риторичен! В Россию, полковник, за смертью,

Где мы умереть не сумели в двадцатом году.

Мы живы сегодняшним днем да снежком прошлогодним,

Что падал в тот вечер из горних, нездешних высот

И в жидкую грязь, превращался на стонущих сходнях...

А за Инкерманом дроздовский стучал пулемёт.

Не мне уповать на Европы брезгливую жалость:

Вчера офицер, я сегодня – крупье иль тапёр...

Отечества дымом настолько душа пропиталась,

Что кажется ненависть с кровью сочатся из пор!

Ни песней, ни водкой мне с осени той не согреться,

Всё слышатся в сумерках такты далёкой стрельбы...

И подает снег, прожигая шинели до сердца,

Качаются сходни под плач эскадронной трубы. (Кирилл Ривель)

Дороги, гарь и грязь,

Дымы, дымы...

Огонь давно погас,

Лишь тлен и мы.

Проехали. Не след

Смотреть назад,

Где на ветвях, как бред,

Висят, висят...

Дорога. Эскадрон

Рысит домой...

А где Ваш дом, барон?

Сожжён войной!

Лихая голытьба,

Да ночь потех...

Мне б эскадрона два –

Срубил бы всех!

Дорога. Плавный кряж.

За ним село.

Чай, красные сидят

Вокруг котлов.

Поди, они сейчас,

Палят свиней...

Но ужин – будет наш...

Или – ничей!

Дорога. Пыль стеной,

И не понять,

Где свой, а где чужой,

В кого стрелять?

Вперед! Галопом, марш!

И шашки – вон!

Сей ужин будет наш!

Я прав, барон?

От первого двора

Ударил залп.

Под громкое «ура!»

Барон упал...

За ним еще свинец

Троих нашел...

Но это был конец

Под хруст клинков.

Еще из трех дворов

Огонь вели...

И головы стрелков

Лежат в пыли...

Два взвода, поживей,

Вот к той стене!

У нас особый рейд,

И пленных – нет!

Убитых – не делить –

Пришел приказ.

Всех вместе схоронить,

А там – Бог даст!

По чарке на поклон –

Весь эскадрон.

Иль мы, или никто:

Был прав барон!

Дорога. Мы спешим.

В тылу – шалят.

Еще остался Крым,

Но путь назад,

К Москве, земле святой –

Закрыт для нас.

Проигран главный бой.

И пробил час.

Наш путь – на корабли.

В Европы плен.

В тоску чужой земли.

Во тьму и тлен.

И всех, кто не уйдёт

(помянем их!) –

Зароет пулемёт

Во рвах глухих...

Стреляет не в людей

Простой патрон.

Могилы их нигде,

И нет имён...

Дороги, гарь и грязь.

Дымы, дымы...

Огонь давно погас,

Лишь степь и мы. (Кирилл Ривель)

Мне от мыслей-видений не уснуть до утра:

Снова цепи-мишени, громовое «ура».

Умирали, как жили – кто во рву, кто в бою,

Мы – за нашу Россию, а они – за свою.

Шашки вон, эскадроны! И аллюр три креста!

Жизнь – дешевле патрона... Кто патроны считал

В те года моровые, в перехлёсте судеб?

Когда мы – за Россию, а они – за совдеп!

Мы родные гнездовья покидали с сумой,

Погасив нашей кровью их «пожар мировой».

Не считай чаевые и судьбу не кляни:

Мы дрались за Россию, за коммуну – они.

Нам покоиться рядом, жаль – в землице чужой,

Под терновой наградой за поход Ледяной...

Мы уходим, как жили. – Рысью, марш! Шашки вон!

Только мы – за Россию, а они за кого? (Кирилл Ривель)

Двадцатый год. Отход из Крыма

Ждет неизвестность впереди…

Что сделалось в стране любимой?

Так сердцу тягостно в груди...

Никто не знал, что так случится.

Вопрос один – кто виноват,

Что брат на брата ополчится,

Что превратят Россию в ад?

В ответ на лозунг «Власть – народу!»

Тогда с Дроздовским вместе мы

Прошли из Ясс – на Дон походом

Спасать Россию от чумы.

Зачем в атаке в чистом поле

Убит любимый вороной?

Зачем нам нужен Галлиполи?

Здесь наша вера, дом и боль.

Себе оставим что отныне?

Лишь горсть земли, нательный крест,

Шеврон, погоны золотые

И русского солдата честь?

Каким аршином – мерой русской

Любовь к Отчизне измерять?

Так поклянемся ж наши чувства

В чужой земле не утерять.

Была судьба неумолима –

Сильней нас оказался враг….

Двадцатый год… Отход из Крыма…

Кто скажет мне: зачем же так? (Евгений Овчинников)

Пароход отходил за кордон,

Море пенилось, волны стонали,

А поручик в толпе всё прощался с конём,

Да звенели кресты и медали.

У коня по щеке прокатилась слеза,

Кони тоже ведь чувствуют горе,

Мелкой дрожью дрожал, головою кивал,

Да смотрел на свинцовое море.

Пароход прогудел, возвещая конец,

Приглашая на борт пол-России подняться,

Но никто не бежал, а поручик кричал:

«Может, всё же остаться, остаться!»

Пароход отходил, ветер северный выл,

Альбатрос над безумцами вился,

Конь рванулся им вслед, да поплыл – не доплыл,

Под тяжёлыми волнами скрылся.

Щёлкнул чёрный затвор, пуля волю узнав,

Смертным свистом по дулу промчалась –

И в горячий висок, а душа на восток...

И навеки с Россией осталась...

Художник Щемелев Л.Д. "Прощание с Родиной"

«Милый конь, милый друг,

Мой красавец Агат,

Ты прости меня, так получилось.

Я ведь тоже не рад,

Ты мне больше, чем брат,

Не забудь меня, чтоб ни случилось». (Е. Манычева)

Помню горечь солёного ветра,

Перегруженный крен корабля;

Полосою синего фетра

Исчезала в тумане земля;

Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,

Ни протянутых к берегу рук.

Тишина переполненных палуб

Напряглась, как натянутый лук;

Напряглась и такою осталась

Тетива наших душ навсегда.

Чёрной пропастью мне показалась

За бортом голубая вода. (Н. Туроверов)

Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня.

Я с кормы, всё время мимо,

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Всё не веря, всё не зная,

Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою…

Конь всё плыл, теряя силы,

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо.

Покраснела чуть вода…

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда. (Н Туроверов)